послевкусие у Главного печальника всея Руси
было такое, словно его напоили стаканом касторки
и подсластили сей граненый двухсотник
всего лишь махонькой мармеладкой.
Признаков бунта на церковном Титаниусе,
какой он в качестве кормчего
вот уже сем годин самоотверженно вел,
не обнаруживалось не единого:
со всемсогласный патриарший шлейф
из белоклобукных статистов
покорственно безмолвничал,
да и стая младых деспота-волчат
демон-стрировала чудеса лоботомии:
полнейшую амнезию и пластилиновую гуттаперчивость.
В стане попо-лошадушек,
застращенном до полу смертушки
деспотным рэкетом и рэйдерством,
с заткнутым кляпом поповским ртом,
царила такая же гробовая тишина, как и на кладбище.
Однако каждую нощь
на патриаршем одре
навещал Его Святейшество
один и тот же нощной комар.
Снились апостолу пингвинов почему-то
кассовые аппараты во всех московских храмах
и нависавшие над каждым свещным ящиком
"недреманное око" видеоглазенапов
и уже по всей матушке России
от власти Кесаря –
тотальный финансовый контроль
над всеми церковными доходами
и над его патриаршей мошною.
А на стене патриаршего дворца в (ново)Переделкино,
высвечивалась зловещая вязь еврейского троесловия:
"Мене, мене, текел, упарсин"...
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →