Ванька-встанька
Аптекарский в детстве мне казался
длинной-предлинной пирогой,
точно из какой-нибудь экзотичной Патагонии,
какую занесло на повороте
прямо в устье Невы,
прибило намертво к Петроградке,
а кровожадным американским аборигенам
ничего не оставалось,
как под звуки тамтамов и
в своих красочных "индейских оперениях"
высадиться и положить начало
нашему фантастическому граду.
В петровские времена
архиепископ Псковский Феофан Прокопович
рядом с монарше-жалованной ему "мызой"
повелел на этом тогда ещё
"Korpi-saari"
(что на финском значит "глухой, дремучий лес",
удержавшемуся в названии Карповки)
проложить "першпективы" в густом сосновом бору.
В каких и прогуливаясь со своими пуделями,
этот доблестный сподвижник петровских реформ
сначала продумывал текст "Духовного регламента"
("архиреи, яко несытые скотины!"),
потом текст проповедей-поздравлялок,
в каких цезаропапистский император
оказывался "кормчим" и одновременно
"венцом" Христовой церкви.
Во времена Анны Иоанновны
уже и пуделя были другие,
и сами прогулки давались с натугой:
кругом (в "улучшенай", реформированной им
синодальной Церкви)
его окружали одни только "вражины"
и в этом враждебном для него стане
надо было тонко рассчитать
ту шахматну комбинацию,
чтоб самому остаться успешну
и "свалить до упаду" всех остальных.
Иногда мне кажется,
что Аптекарскому впоследствии
потому и "не повезло",
что промеривал его своими шагами
этот, по слову отца Георгия Флоровского,
"зловещий наёмник" и
"жуткий делец",
церковный диктатор,
непотопляемый Ванька-встанька,
мастерски,
точно не людишек,
а просто моль,
изводивший своих соперников
политическими доносами:
сначала лишивший Церковь патриаршества,
а потом превративший её в "пыточный застенок",
кто к петровской вздыбленной Руси
безжалостливо добавил еще и "повешенную на висе",
с вырванными ноздрями и клеймённую
саму Церковь...
длинной-предлинной пирогой,
точно из какой-нибудь экзотичной Патагонии,
какую занесло на повороте
прямо в устье Невы,
прибило намертво к Петроградке,
а кровожадным американским аборигенам
ничего не оставалось,
как под звуки тамтамов и
в своих красочных "индейских оперениях"
высадиться и положить начало
нашему фантастическому граду.
В петровские времена
архиепископ Псковский Феофан Прокопович
рядом с монарше-жалованной ему "мызой"
повелел на этом тогда ещё
"Korpi-saari"
(что на финском значит "глухой, дремучий лес",
удержавшемуся в названии Карповки)
проложить "першпективы" в густом сосновом бору.
В каких и прогуливаясь со своими пуделями,
этот доблестный сподвижник петровских реформ
сначала продумывал текст "Духовного регламента"
("архиреи, яко несытые скотины!"),
потом текст проповедей-поздравлялок,
в каких цезаропапистский император
оказывался "кормчим" и одновременно
"венцом" Христовой церкви.
Во времена Анны Иоанновны
уже и пуделя были другие,
и сами прогулки давались с натугой:
кругом (в "улучшенай", реформированной им
синодальной Церкви)
его окружали одни только "вражины"
и в этом враждебном для него стане
надо было тонко рассчитать
ту шахматну комбинацию,
чтоб самому остаться успешну
и "свалить до упаду" всех остальных.
Иногда мне кажется,
что Аптекарскому впоследствии
потому и "не повезло",
что промеривал его своими шагами
этот, по слову отца Георгия Флоровского,
"зловещий наёмник" и
"жуткий делец",
церковный диктатор,
непотопляемый Ванька-встанька,
мастерски,
точно не людишек,
а просто моль,
изводивший своих соперников
политическими доносами:
сначала лишивший Церковь патриаршества,
а потом превративший её в "пыточный застенок",
кто к петровской вздыбленной Руси
безжалостливо добавил еще и "повешенную на висе",
с вырванными ноздрями и клеймённую
саму Церковь...