KALAKAZO

Отец Сергий Булгаков,
когда - то написал о
константинопольской Святой Софии,
какую мы по имперски
могли бы наполнить рёвом протодиаконов и
синодальным партесом.
Но нога русского солдата
вступила в Константинополь,
без знамён и барабанной дроби,
убожливо и отчаянно,
моля о убежище и крове.
В отличии от молчаливой Софии Константиновской,
Святая София новгородская
уже как 15 лет воскуряет и кадит.
Владыка Никодим доподлинно ведал,
что суждено ему было родиться и "управлять" на Востоке,
и где совковые чинуши - это те же "беки" и "шейхи",
у каких уши находятся в туфлях,
с какими нужно подолгу сидеть на лукуловых пирах,
и задаривать подарками так,
чтоб они лезли из ноздрей.
Поэтому и преосвященный Лев,
смог в Новуграде
спустя год после своего появления,
кадить в Святой Софии,
собирая на службы всё духовенство,
по византийски пышно,
и по синодальному громогласно,
словно Бог нас слышит только тогда,
когда мы наполняем наши храмы
воплями и "козлогласованием".
"Синодальный период" нашей церковности,
был и остаётся эталоном,
достойным всяческого подражания,
к какому мы тяготеем
во "псалмах и пении",
"симфоническом единстве" с властьпридержащими,
забвении духа соборности
и самое главное - самой нашей духовности.
И потому напрочь позабыты и "уроки истории",
и массовый исход народа из Церкви
уже в конце 19-го столетия,
вихри революции,
иконоборческий погром и поругание
церковных святынь и самого духовенства...
Именно в Софии новгородской
я вдруг явственно прозреваю
зарницы нашего будущего
национального Апокалипсиса.
"Ей, гряди Иисусе!"...

"Макарьюшка, свет очей моих..."
Отец Макарий в притворе,
что-то сердито тыкавший бабкам,
колыхаясь животом,
точно девятимесячная на сносях,
колобочно откатывается
от моих удушливых объятий,
испужливо косится минуту-другую,
потом, точно обмерев,
выдавливает:
"А мне сказали, что ты помер!" -
"Типун им на язык:
это не я, а Дудинов умер". -
"Да-да, Дудинов Пётр Александрыч, -
повторяет он механически за мною,
в такт тряся седою бородою,
а потом, уже несколько оживая,
перечисляет академических покойников -
"Успенский,
Ливерий Воронов,
Бронский,
Медведев,
Модест,
Венедикт..,
а от чего Венедикт умер?" -
"От водки, известно, и помер!" -
отвечаю, глядя на него слишком
видимо участливо.
"Я лечусь, лечусь сейчас,
раздельным питанием,
вот уже на пять кило похудел!" -
"Заметно!" - с похвалой выговариваю
про его натужные старания,
и он своей беременостью и тревогой в глазах,
точно вот-вот я ляпну ему какую-нибудь гадость,
напоминает мне Алексия Ридигера
сорок лет назад...
Сорок лет спустя
его подобие -
(Ридигера принимали за "эстонского жида",
Макария - за "жида греческого"),
уже совсем оживляясь,
меня с воодушевлением вопрошает:
"А правда, у отца Сергия Кузьмина - рак мозга?" -
"Сущая правда - оперированный рак мозга!" -
"Ты бы знал, как это мурло надо мной издевалось!" -
у отца Макария появляются слёзы на глазах,
как воспоминания о первой встрече
с тем церковным садизмом,
какой почему-то и именуется недоразуменно
братской любовью во Христе Исусе!

Отец Макарий Шамсудинов
(мама - украинка, а папочка - узбек),
десантировался в Новуграде,
совместно с такими же бурсаками, как и он,
почти сразу после тысячелетия Крещения Руси.
Подобно викингам,
приглашённым когда - то наводить порядки
в истрадавшимся отечестве нашем,
Волхов грезился ему молочными водами,
посреди кисельных берегов.
Обаяние владыки Льва,
его посулы и обещанья,
были столь завораживающи,
что 24-х летний батюшка
воображал себя уже в митре,
у стен самого Софийскаго Кремля,
среди десятков тысяч неофитов,
каких он и погружает
в эти стремительные воды
обновления Духа!
Крещение Руси
должно было повториться и ожить,
точно с картинки Васнецова,
только с горящими глазами
и поднятыми к небу дланьми,
заместо князя Владимира -
Красна Солнышка -
должен был быть сам отец Макарий.
Обезбоженный Новуград
окунаемый в воды Иорданские,
чаял воскреснуть и востать
Господином Великим Новгородом,
и как самая исконно русская земля,
стать победным знаменем
воскрешения Святой Руси.
Храмов владыка Лев
наоткрывал почти сразу
и вправду много,
да и то только потому,
что немцы,
склонные к бремени вины,
за порушенный НКВДэшниками град,
гуманитарку выдавали
по количеству всего
только что, вновь открытого.
Верующие, набивавшие церковь апостола Филиппа,
точно бочку с сельдями,
ручейками растеклись
по новым храмам,
где бурсаки,
словно затычки
и служили по одному
в каждом храме,
ежедневно, без выходных и проходных:
утром - литургию,
вечером - полиелей.
На свечные ящики Лев Церпицкий
поставил "своих" бабулек,
и владыку можно было лицезреть воочию,
в простом костюмчике,
прячущимся за колонной,
где нибудь к концу обедни
собственноручно "снимающим кассу".
Закалка спужилого попа,
наделила владыку
феноменальными дарованиями:
по числу поминальных записок
он с погрешностью в 0,1 процента
вычислял сегоднишний доход.
А выйдя на амвон
перед Евхаристическим каноном,
на преподание архипастырского благословения,
безошибочно определял и свечной доходец.
Лениградские бурсаки
стали догадываться
о своём крепостном положении,
нескоро и несразу -
как и всегда у тяглового духовенства
нет никакой решимости
самим себе в том признаваться,
хотя медоточивое обаяние
владыки Льва
точно корова языком слизала,
и он на поверку оказался
эмпэшно-типовым,
эмоционально распущенным,
самодуром,
с ором и криком,
"воплями Видоплясова",
придурошными истериками,
рукоприкладством и мордобитием.
Когда в Николо-Вяжиском монастыре,
не заупокойной литургии,
владыка принялся пересчитывать записки,
вместо того чтобы,
хотя бы для видимости
сделать вид,
что он их поминает,
игуменья тут же
через мать Филарету,
на прямой линии
оказалась со Святейшим,
и отвалилась вместе с монастырём
в "ставропигию".
Уже 15-й год пошёл,
как отец Макарий служит
один одинёшинек
ежедневно
в Хутынском женском монастыре -
к сорока годам служения на износ
зароботал он диабет,
больное сердце и
трофические язвы на ногах.
"А владыкой я доволен, -
говорит он в притворе,
повышая голос,
что все слышали, -
премного доволен,
а матушкой - предоволен тем более!
Счастлив несказанно -
служу, вроде как и на небесах!"...