kalakazo

Сибирь меня всегда поражала своим немерянным размахом
и колоритом, тех кого во глубине своих руд
она смогла выпестовать.
"Дальше-то ведь Сибири уже не сошлют", -
в местных обывателях и
тогдашне всеобщего страху было
на порядок меньше,
и ощущение, что вовсе они уже и не русские даже,
а по национальности,
именно что сибиряки.
По личностному масштабу выделялся,
конечно же, Иван Маркелович Кузнецов,
знаменитый на всю Россию
красноярский книжник и собиратель,
и последний русский энциклопедист,
какого мне довелость честь знавать,
"За плечами у него была учительская семинария,
ещё до 17-го,
в мистичном для меня Минусинске,
потом три "отсидки",
в общей сложности больше десяти лет.
В каждую из них
этого наследника
древняго кержацкого рода,
трясли до нитки,
расхищая и конфисковывая
по крохам,
на учительскую пенсию
собранное.
Если в Питере,
для уже некого,
как мамонтовымершего поколенья,
книга значила почти всё,
в этом чёрно-белом совковом бытии,
то для Сибири,
я думаю,
всегда - книга была "альфой и омегой"
нитесвязующего
со всеми "прошлонастоящими"
основами нашего бытия"
http://kalakazo.livejournal.com/29496.html
Виктор Петрович Астафьев, в "Последнем поклоне",
именует его любовно
"бородатым книгочеем,
безвозвратно помешанным на литературе и,
кажется, знающий все книги насквозь и помнящий все,
что в них и про них написано"
http://russian-prose.myriads.ru/%C0%F1%F2%E0%F4%FC%E5%E2%2C+%C2%E8%EA%F2%EE%F0/1016/30.htm
"Я в своей жизни повстречался всего с двумя людьми,
у каких Слово было вестким и значимым,
точно бесконечно выстраданным,
кованным изделием,
лишённым всякого намёка
на словоохотливость и болтологию"
http://kalakazo.livejournal.com/29496.html
Иван Маркелович был живым свидетелем неведомой,
и какой-то совсем другой духовности,
какая бесследно исчезает
вместе с её носителем,
ни ком уже не повторясь,
и в последующих поколениях,
какая может светиться только
бледнолуным отражением...

Если Иван Маркелович Кузнецов 
был всё одно что живой иконой
той России, какую мы потеряли,
культуры ещё старой дореволюционной Руси,
читавшим Гегеля и Канта на языке оригинала
и носителем настоящего живого русского языка,
то другой красноярец - Виктор Петрович Астафьев,
зашибленный сиротливым детством
и дважды контуженный одноглазый  окопник,
целиком воспитан был уже
стихией и укладом советской эпохи.
И что-то в том его переферийном житии,
вдалеке от московитой писательской кормушки,
бесконечных фуршетов и поездок по заграницам
было отшельнически честным и настоящим.
До 1980-го он проживал в Вологде -
крае, из какого набирали  
самых старательных и исполнительных тюремщиков,
и я помню своё потрясение
от одной из его 
беспощадственно бесприкрасных зарисовок,
как гений щемяще-русского бесприюта -
вологодский поэт Николай Рубцов -
вдрабадан и по дерзкому пьяной -
за час до своего насильственного удушения подушкой
сидел на лязгающе скрипучей кровати
и по-садистки, играючись, зажигал спички,
притушивая их
об обнажённой торс
своей разлюбезной сожительницы...
Рассказчиком Виктор Петрович был лучшим,
какого мне приходилось знавать в моей жизни,
и что могло быть страшнее
нарисованной им художно,
всего тремя штрихами,
картинки  провинциального  раскардаша
и  нашего всеобщего развоплощения? 
В литературу  Виктор Петрович пробивался "Стародубом" -
в 1959-м по вполне конъюктурным образцам  
накропанной повестушкой,
на волне тогдашнего хрущёвского богоборчества
про сибирских кержаков,
ещё в те годы скрытнически отчуждённых и
таившиихся от мира Антихристу
в таёжных чащобах,
о какой ему, впоследствии, стыдно было даже вспоминать.
Звучало это тогда по-афеистки грубо и беспощадно,
точно он на понятиях,
понятного ему мужицкого  лада,
взял да и стал бы пинать лежачего.
Виктор Петрович никогда не жил умом,
и сколько я его помню,
всегда сетовал на свою неграмотность и недообразованость,
да и на странице мог накалякать до сорока ошибок,
и если от чего беспристанно терзался,
то именно от своей безъязыкой неспособности
выхаркать с утробной кровию,
выблевать, чтобы и всем уже тошно стало,
самую  что ни на есть распоследнюю Правду-матку.
Помню его негодующий сарказм
по поводу вышедшего тогда на экраны
фильма "А зори здесь тихие" -
"Семь пуль в один глаз",
как он его переиначивал:
"Самая постыдно чудовищная неправда о войне,
где наминикюренная кукла-барби,
с начёсом на голове и в форме
бежала по лесу,
на ходу отстреливаясь из автомата
от настигавших её
по пятам немцев,
намурлыкивая себе под нос
"Ах, не любил он, ах, не любил он"...
http://kalakazo.livejournal.com/85698.html.