KALAKAZO

10 мартобря Лондон встречал Ея Святейшество,
Матриарха всего Православия, Елизабет Первую,
весенним солнушком и признаками уже скорого преображения.
В пустом соборе Успения Пресвятой Богородицы,
из прибирающихся после службы дам,
на неё никто даже и не обратил внимания.
И тайнообразующе, оказавшись в алтаре,
преподобная Мать Елизавета,
привычным для ея 23-хлетней младости жестом,
когда она ещё служила первой женщиной пастором
в реформаторской церкви Лотарингии,
решительно сдёрнула со святого престола покрывало,
осенив себя похожим на крестное знамение мановением
и облобызав святую трапезу,
только тут и заметила в угловом креслице,
болезненно переломившегося ндвое
Сурожского владыку.
В этом уставшем
от постовых служб,
и кажется, что и от самой жизни,
горбящемся старике,
с подглазными чёрными мешками,
с трудом опознавался
тот старец - юноша,
столь зажигательно с амвона
много десятилетий звяцавший,
о наступающей эре "вечной весны".
В деспотных очах
не было ни возмущения,
ни даже тени удивления:
владыка Антоний предугадывая,
словно и ждал появления своей,
по-бунтарски юродничающей,
Матери Парижской:
"Хочешь служить литургию? - Служи - я не против!"
Лицо владыки передёрнулось в гримасе,
какая бывает только
у стоящих на пороге близкого уже ухода,
престарелых обезьян -
какой - то бесконечной печали
и безотрадно вселенского бесприюта,
а выцветшие его очи
стало заволакивать слезами.
Элизабет Бер Сижаль, позабыв
и про литургию святой Любви,
и про своё мессианское в Православии служение,
по-матерински прижала его главу
к своей давно сосхохшей груди,
а он заплакал уже по-настоящему,
как это доводилось ему плакаться
только в самом раннем детстве...

То что владыка Антоний Блум - уже "Федот - да не тот",
духовные его чадца
стали подмечать уже с конца 70-х:
Сурожский Златоуст мог по прежнему
по два часа с амвона,
расписывать прелести
особенного искусства "молчать о Боге",
но после сладоточивой проповеди,
он как то сразу вдруг сникал,
и после службы норовил,
едва уже стоя на ногах
и с поспешностью благословляя
толпу дожидавшихся его
восторженных почитательниц,
как можно поскору затвориться,
снова на целую неделю от всех,
в своей прихрамовой сторожке.
Наиболее близкие к нему чадушки,
в случае надобности,
могли вызвонить его телефону,
но в 83 году владыка Антоний
на своём домашнем телефоне
вдруг поставил автоответчик,
и отзывался по телефонии
уже совсем малому кругу своих адепток.
О том телефонном автоответчике
в Лондоне ещё долго,
с чисто англосакским недоумением судачили и рядили:
ни у кого из англиканского духовенства
во всей Англии
автоответчиков тогда не стояло,
и для консервативных ортодоксальных англичанок
это стало жестом крайней
по отношению к ним "бестактности".
"А что ж в том столь бестактного?!" -
вопросил я тогда же недоумённо
одну из блюмовских сироток.
"Да Вы ничего не понимаете в нашем менталитете! -
вспылила вдруг она, и её буквально взорвало, -
В Англии автоответчик возможен
в квартире банковского служащего,
клерка торговой палаты,
государственного чиновника,
но на дому священнослужителя,
да ещё в епископском сане -
это столь же неприлично,
как если бы джентельмену в обществе,
на людях являться без штанов!"