KALAKAZO

Берег турецкой - кусочек средиземноморнаго раю,
где до сих пор по-летнему светит и греет солнушко,
тогда как над Северной Пальмирою
с начала августа хмарятся тучи,
и заливает хладным дождём.
Берег турецкий - в конце октября,
возможно, те самые
Ерофеевы райские Петушки,
где выстуженной на продувном юру
душе отечьего обувателя
обетована турецкая нега и райский покой. 
И сама Турция. как другая "точка отсчёта",
где по продвижении вперёд, время отматывается назад,
и где, отмотав за три недели
по предОлимпным перевалам,
на скрипуче ветхом велодрандулете,
добрую тысячу вёрст (1700 км),
дедулькин kalakazo с каждым днём,
в каждой новой горней деревушке,
всё более возвращается в архаикное "былое" -
века осьмнаднадцатаго - семнадцатого:
в тот жизненный лад, каким может стать,
и жили наши предки,
когда слыли всё ещё живыми и настоящими... 

В Анатолийском аэропорту отечий европеец
выглядит выплюснутой скорлупкой -
анемичной, навсегда, кажется уже, подусталой:  
и от русской непогоды,
и от извечнаго - "хотели как лучше, а получилось как всегда!".
Зато в кемерской  резервации  для белых,
малость - день-два - пообтесавшись
посреди трех тысяч лавок и лабазов,
русский обуватель выгодно отличается
от чувствующей себя здесь хозяином
Deutschland  - немчуры.
Немец долго ходит вокруг понравившегося ему
турецкого товару,
ходит из одного лабаза  в другой ,
и, наконец,  хозяина,
интригующе вопрошает: "Сколько?"
"Сто лир!" - ответствует, глазом не моргнув, 
с лукавым прищуром и восточнай хитрецою торгаш.
"Восемьдесят!" - парирует немец.
"Девяносто!" - и на этом покупец с  купцом бьют по рукам.
"Сколько?" - спрашивает о том же товаре  русский Ваня или русская Маня.
"Сто лир!" - "А десять лир не хочешь?"
Турок хватается за голову,
затем, столь же феатронно, за сердце:
"Девяносто, и ни лиры меньше!" - "А пятнадцать (подгузок ты турецкой) не хочешь?"
Через полчаса турок с русским
сторговываются на тридцати,
какова собственно и красная цена
сему давно уже залежаламу товару...